Психиатр Михаил Буянов — президент Московской психотерапевтической академии, председатель российского общества медиков-литераторов, — который лично знал гения.

— Мне в этом смысле повезло — я не лечил его и не выписал ему за все время нашего общения (а оно оказалось весьма продолжительным) ни одной таблетки. И я никогда не лез к нему с задушевными разговорами. Молчал до тех пор, пока он первый не заговорит.

— Помните ваше знакомство с Высоцким?

— В то время (а это было аж 45 лет назад) я был аспирантом на кафедре психиатрии Второго московского мединститута им. Пирогова, которая располагалась в Соловьевке (так народ называл психбольницу №8), и занимался исключительно научными исследованиями. Однажды меня вызвал к себе главврач Денисов. Сказал: мол, ты имеешь репутацию человека твердого, который все доводит до конца, потому тебе решили доверить одно дело. Оказалось, что звонили из райкома и попросили помочь одному талантливому и очень перспективному актеру Театра на Таганке избавиться от алкогольной зависимости. А наша больница тогда алкоголиков редко брала. Вообще в те годы их в стране было мало, и они концентрировались в двух сферах — уголовной и творческой. Все врачи к ним относились несколько брезгливо. Но я понял, что этот случай был особенный. По словам главврача Соловьевки, на этом актере держался весь театр, он исполнял главные роли практически во всех спектаклях, сам сочинял стихи и музыку. Именно поэтому он должен был лечиться, не отрываясь от рабочего процесса. Вот моя задача и состояла в том, чтобы сопровождать его из больницы в театр на репетиции и премьеры.

— Это чтобы он не пригубил где-нибудь по дороге?

— Да. И признаюсь, в первый день я свое задание провалил. На сцене шел легендарный спектакль “Павшие и живые”, я засмотрелся и в какой-то момент упустил Высоцкого из виду. А он забежал в туалет, где для него кто-то припрятал бутылку водки. На сцену после этого он вышел уже навеселе. Я же сделал из этого выводы и использовал сеанс гипноза, которым в то время сильно увлекался. Против его воли я внушил Владимиру (а мы с ним одногодки, потому я называл его по имени) отвращение к водке в моем присутствии. При мне он не мог даже пригубить — от одной мысли об этом у него срабатывал рвотный рефлекс. А ведь для актера нет ничего страшнее, чем внезапно открывшаяся рвота.

— Он вас наверняка за это, мягко говоря, недолюбливал?

— Не любил — точно. Он вообще был по натуре очень свободный человек и не хотел чувствовать зависимость от кого бы то ни было. Но он ни разу даже вида не подал, что недоволен мной. А я сопровождал его из Соловьевки в театр полтора месяца. Потом в течение долгого времени ко мне обращались друзья и коллеги Высоцкого, просили поприсутствовать на каких-то вечеринках, чтобы Володя там не пил и не дрался.

— А в ту пору, когда ежедневно возили его из Соловьевки в театр, разве ехали молча?

— Нет, конечно, нам волей-неволей приходилось общаться. Он живо интересовался моей научной работой, много расспрашивал про гипноз. Через какое-то время он стал неплохо разбираться в медицине и даже сам мог поставить человеку с психическим отклонением какой-никакой диагноз. Я сразу понял, что это человек во всех отношениях неординарный, увлекающийся, умный, живущий с неким смаком, старающийся получить все по максимуму — и удовольствия, и впечатления, и признания... И несмотря на это (а скорее всего благодаря этому), неисправимый пьяница...

— А почему его так и не смогли вылечить?

— Во-первых, он слишком рано пристрастился к спиртному. Его несчастная мать ходила по врачам, но одни отказывались его лечить, а другие шли у него на поводу. Высоцкий лечился чуть не у всех московских профессоров, но никто ему не смог помочь. Объясню почему: в то время как раз шли разговоры о карательной психиатрии. И когда Высоцкий в очередной раз оказывался в лечебнице, по городу ползли слухи, дескать, вот, он диссидент и его опять упекли. Потому врачи старались как можно скорее его выписать. Да и помещали его изначально в полусанаторное отделение, где Высоцкий постоянно нарушал режим, давал деньги нянькам и те бегали за водкой. В общем, сплошные хлопоты. Оттого в глаза ему улыбались, а в реальности старались поскорее отделаться.

Я наблюдал за тем, как и чем его лечили. Так вот, я вам скажу — практически ничего, кроме общеукрепляющих препаратов, которые поддерживали его слабеющий организм, ему не давали. А он чувствовал себя в больнице как на сцене — старался всячески привлечь внимание персонала. С дамами-медсестрами вел себя как гусар. Он с удовольствием общался с больными, с любопытством выслушивал их истории. Бывало, и ссорился с пациентами — но это в случаях, когда кого-то защищал (обычно медсестер и врачей). Владимир был обаятельным и любил производить на людей впечатление. Помню, однажды он зашел ко мне в кабинет и, улыбаясь, заявил, что придумал анекдот. “Что такое нечистая сила? Это немытый Жаботинский!” Я расхохотался, ведь Жаботинский тогда был чемпионом мира — огромный, волосатый, внушал страх всем своим видом.

— Видимо, не таким уж он тяжелобольным был, раз находил силы шутить...

— Он вообще не был душевнобольным в традиционном смысле, ведь пьянство — это и болезнь, и собственный выбор, от которого можно избавиться без докторов. Наверное, вы это не напишете, но алкоголизм привел к своего рода раздвоению личности. В нем одновременно жили два человека: один щедрый и разгульный, как все пьяницы. А второй — считающий каждую копейку. Он ведь в последние годы старался как можно больше концертов дать именно из-за денег. Причем многие из них были нелегальные. За это его администраторы даже получали сроки, но Высоцкий умудрялся выходить сухим из воды. Почитателей его таланта это, возможно, покоробит, но алкоголизм в тяжелой форме приводит к разрушению нравственных представлений о жизни. И тут ничего не поделаешь.

— Ну хотя бы белой горячки у него не было?

— У него были все сопутствующие хроническому алкоголизму проблемы, кроме параличей.

Замечу, что склонность к спиртным напиткам у него не генетическая. Ни его родители, ни его дети не были в зависимости от зеленого змия. И даже в этом смысле он был редким типом алкоголика.

— Но ведь многие талантливые люди пьют.

— На самом деле не так уж много. Да, злоупотребляли Есенин, Блок, Аполлон Григорьев... Но из всех них Высоцкий был самым пьющим. И уникален он тем, что чем сильнее обострялась болезнь, тем ярче проявлялся его талант. В какой-то момент он это и сам понял и боялся, что если бросит пить, то не сможет больше сочинять.

— Это произошло, когда вы в последний раз видели Высоцкого?

— Думаю, гораздо раньше. Но именно на нашей последней встрече он это сам мне сказал. Я тогда выступал с лекций о гипнозе в одном из институтов. Когда закончил, увидел за кулисами Высоцкого — он, оказывается, все это время меня внимательно слушал. Потом мы поменялись местами: он исполнял со сцены свои песни, а я наслаждался. После концерта мы долго говорили. Сначала о гипнозе. Он сказал: “Ну вот, наконец ваша власть надо мной кончилась”. Сказал, что его все еще никак не могут вылечить, потому что никто не может избавить его от тех переживаний, которые и толкают его к бутылке. И заметил: “А может, если брошу пить, я стану бездарным...”

И все же я прошу его поклонников следовать его таланту, а не его пороку. Идите своим путем, и пусть в нем не будет алкогольных и наркотических тропинок, потому что они все равно сведут вас в могилу, как это произошло с Высоцким...